Последнее небо - Страница 127

127

И когда замелькали на экране карты, одна за другой, одна за другой, в бешеном темпе — не уследить, Весин вспомнил, сколько времени Зверь проводил в небе. И поправил себя:

— В мае… нет, подожди. — Генерал выдвинул крохотную клавиатуру и набрал даты: майские месяцы за пять прошедших лет. В прошлом году Зверь вообще никуда не летал, потому что прятался. Но пять лет до этого весь май убийца проводил в Казахстане.

Ввод.

Карта открылась. Одна. С четкой ниточкой маршрута.

Сделав приближение максимальным, Николай Степанович разглядывал квадраты домов, занесенный песком асфальт, умершие деревья. Если верить компьютеру, Зверь садился прямо во дворе. В принципе это было возможно. В принципе. О «Тристанах», особенно четырнадцатой модели, о только не рассказывали. Уж на что Весин никогда не интересовался болидами, но об этих, на которых летали только самоубийцы, слышал даже он.

Вертикальный взлет — это еще туда-сюда. Николай Степанович мог поспорить, что отсюда, из ангаров на крыше, почти все владельцы болидов улетали не пользуясь катапультой. У пилотов свой шик.

Но вертикальная посадка!

Это, пожалуй, перебор. Место для пробега необходимо. Хоть сколько-нибудь.

Весин проверил, есть ли в памяти компьютера тот домишко на берегу моря. Нашел. Там, кстати, отыскалась вполне пригодная для посадки площадка. Оно и понятно, в крохотном дворике болид бы не поместился. Даже «Тристан-14».

«А еще там змеи», — вспомнил Николай Степанович. Без всякого страха вспомнил, скорее, с удовольствием. Это было бы интересным — пожить в таком окружении. Интересным и… да, это было бы приятно. А еще, без сомнения, очень полезно.

Вот прямо сейчас вывести болид из ангара. Взяться за штурвал. Машина, легкая как вздох, взлетит сама. Подняться в небо на ней — совсем не то, что водить грузный «Альбатрос». На «Тристане-14» можно летать.

Нет. Не сейчас. Нужно заехать домой, взять хотя бы необходимый минимум вещей, оставить еды удавчику и пауку — ведь неизвестно, сколько времени придется провести на побережье.

— Я вернусь, — пообещал Николай Степанович болиду, — я скоро.

Он постоял немного рядом с открытой дверью. Сквозь стеклянные стены, довольно-таки замызганные, но все-таки прозрачные, был виден зимний город, искрящийся в свете собственных огней, как свежевыпавший снег. Красивый, огромный, сумасшедший город. Интересно, когда Зверь смотрел на него из окон своего дома, с высоты, от которой захватывает дух, чувствовал ли он себя хозяином этого сияющего великолепия? Думал ли о том, что можно выйти на улицу и легко, непринужденно, абсолютно безнаказанно убить любого человека? Убить. Сделать своим рабом. Или, наоборот, облагодетельствовать. Или… боже мой, да он мог сделать все, что угодно. Понимал ли это Зверь?

Да, наверняка.

Наслаждался он этим пониманием?

Вряд ли. Зверь не любит людей. И не любит думать о них. А всемогущество, оно ведь было для него привычным состоянием Таким же естественным, как дыхание. Много ли людей задумываются о том, как это прекрасно — дышать!

«Почему „было“? — спросил Николай Степанович у своих мыслей.

И в самом деле, почему «было», ведь Зверь жив, он прячется где-то, меняет облики, привычки, убежища. Убежище — от «убегать»? Бежать. Зверь боится. Он ничего не может сейчас. Его власть закончилась, его сила уходит на то, чтобы прятаться, Зверя больше нет. Где-то на Земле существует сейчас запуганное, озлобленное, бессильное нечто. Ничто. Ничтожество. Найти его — лишь вопрос времени.

«Ну что, генерал, ты все еще хочешь научиться быть Зверем?»

Да. Да! Тем Зверем, каким он был во времена своего могущества. Понять его, прочесть его мысли, найти его и уничтожить. Нет, не физически, полезность Зверя не подлежит сомнению. Есть много разных способов уничтожения. Людей или Зверей — не важно.

Заряды взрывчатки на искореженную дверь, на стены, по внешнему периметру жилого отсека. Взрыв будет направлен внутрь. Гот устанавливал датчики на определенную амплитуду колебаний щитов пластика. Если Зверь вздумает повторить свой фокус с выбиванием двери, его просто разорвет на куски.

Внутри отсека было тихо. Гот представил себе, как Зверь прислушивается к тому, что происходит снаружи. Он ведь помнит, что сегодня его должны выпустить.

Или не выпустить.

Неправильно и правильно. Зверь так и не смог поверить в то, что Гот не собирается его убивать. Значит, он учитывает оба варианта. И что, интересно, у него заготовлено на случай, если дверь сегодня не откроют? Насколько можно предположить из их беседы с призраком, Зверь умеет подчинять себе людей «без взаимного визуального контакта». Скорее всего, он попытается предпринять что-либо в этом направлении. Ладно. Пусть пытается. Гот почти ничего не понимал в гипнозе, или как там называется подчинение людей, но ему приходилось слышать, что без команды голосом внушение не действует. Подходить к дверям отсека по-прежнему строго запрещено. Отключить еще и коммутатор, а лучше не отключить, а обрезать, и все. Связи с внешним миром у Зверя не будет.

Могут возникнуть вопросы?

Не страшно. Люди загружены работой, они с радостью оставляют на начальство все, что не касается их напрямую. Если кто-то поинтересуется, например, Ула, достаточно будет сказать, что Зверя выпускать еще рано. Что Гот освободит его непосредственно перед стартом. Ула поверит. Ей в голову не придет… мать-перемать, то, что происходит на самом деле, не придет в голову никому, кроме самого Зверя. Но это же хорошо Да. Хорошо. Это снимает чертову прорву проблем.

Такое с ним было второй раз в жизни. Да и то впервые это состояние он пережил так давно, что почти ничего не помнил. А сейчас лежал, бездумно скользя взглядом по плитам потолка, и понимал, что выжил.

127