Последнее небо - Страница 131

131

Нет. Нет, Гот, не так. Пожалуйста! Сделай это как-нибудь иначе. Сделай это быстро. Не заставляй ждать. Зверь не опасен, Гот. Для тебя не опасен… Не надо. Не убивай так…

«Хватит! — приказал он себе, едва не срываясь в безмолвный отчаянный вой. — Заткнись наконец». И сам себя обложил многоэтажно, куда там грузчикам или сантехникам.

Это помогло. Страх смутился и спрятался в самый темный и далекий уголок души,

Зверь вернулся к дверям. Снова, в который уже раз, огладил ладонями выгнутый пластиковый шит. Закрыл глаза. Слушал. Кончики пальцев врастали в пластик, становились живыми продолжениями змеящихся по двери трещин, паутинка боли, тоненькая, невидимая паутинка. Может быть, получится найти то, единственное место…

Нет. Смешно даже думать об этом.

Смешно и… опасно. То, снаружи, затаилось и ждет. Ждет, когда вздрогнет дверной щит. Один удар, всего один достаточно сильный удар — и взрыв разнесет здесь все к чертовой матери. Вот и способ умереть быстро. Но это способ на крайний случай. На самый крайний. Если выхода действительно не найдется.

И что, неужели ты и в самом деле сделаешь это сам?

Неужели сможешь?

Зверь знал, что не сможет. Он слишком боялся смерти, чтобы решиться на самоубийство. Значит, если не получится найти выход, он будет сидеть и ждать.

Ждать. Ничего больше не остается.

А выхода и вправду нет. С того дня, как получил он от магистра заказ на убийство отца Алексия, жизнь стала все больше походить на лабиринт внутри вулкана. И в центре лабиринта не Минотавр — клокочущая лава. Беги, Зверь.

Куда?

Вернуться назад нельзя. Можно только идти вперед, путаясь в одинаковых черных пещерах. Вперед. К центру.

Можно, конечно, оставаться на месте. Тогда лава рано или поздно выплеснется сама, растечется по коридорам, сжигая все.

Идти к смерти или ожидать ее?

Уйти…

Нельзя.

А где-то там, за камнем стен, за давящей тяжестью скал, высоко-высоко… Там небо.

Гот понял наконец-то: Зверя нужно убить.

Ему сейчас противна сама мысль о том, что он с такой тварью одним воздухом дышит. А уж если вспомнить, что они были в небе…

Гот долго колебался. Странный человек. Для него умение летать значит слишком много. Так же, как для тебя. Да, он долго колебался и все-таки выбрал правильно. И ты, Зверь, должен был знать, что он сделает правильный выбор. Так чего же ты испугался? Того, к чему всю жизнь готов? Думал, что готов. Нормальная человеческая реакция на тебя тебя же и напугала? Приехали! Дальше некуда.

Гот.

Единственный человек, с которым ты ничего не можешь сделать. А вот он с тобой уже сделал, поскольку имеет на это полное право. Моральное. Есть такая штука у людей — мораль называется.

Впрочем, дело не в причинах, результат важен.

Дело не в причинах.

Ты пытался разобраться в причинах, когда с результатом все более-менее ясно, а путь к нему в тумане… И для других-то этот туман прозрачен, а ты, как слепой, очевидного разглядеть не можешь. Попытка не удалась. Спрашивать оказалось бесполезно, потому что объяснения сами по себе нуждались в объяснениях. Есть что-то, доступное только людям. И это «что-то» долго определяло поведение Гота.

Гот — романтик. Они разные бывают, эти романтики. Есть прозрачные, чистые, предсказуемые. А есть темные. Запутанные, как лабиринт. Там минотавр, в центре, — только сунься.

Опять лабиринт.

А Гот в небе. Его не увидишь, не узнаешь, не поймешь. Не врастешь в чужой образ, чтобы оглядеться по-хозяйски и сказать себе: вот ниточки, потянешь за эту, получишь один результат, потянешь за другую — другой. И причины не важны… Не добраться до Гота. Не получится. Да и нельзя.

Ему противно сейчас и тошно. И жаль его, если честно, потому что он-то уж никак этой мерзости не заслужил. А ты все это только умом понять способен. Знаешь точно, что есть хорошие, есть плохие, а есть очень плохие. И первые должны последних уничтожать. А как себя чувствует умеющий летать человек, узнав, что другой, который тоже летает, не человек вовсе?

И что значит «чувствовать»? Чувствовать можно боль. Есть еще страх. Вот сейчас страшно. Да, бывает еще удовольствие. Это когда убиваешь.

А небо? Небо. Небо… Что там? Как там? Этому есть название?

С Готом ничего нельзя сделать. Все верно. Но Гот-то об этом не знает. Он все уже решил, он спокоен и собран, он, в отличие от тебя, вполне здоров, и сейчас он сильнее… Он мог бы убить сам. Быстро. Но Гот не убийца. Пилот, а не палач. Человек, а не зверь. И он не верит тебе, не верит и не станет рисковать.

Дело не в причинах. Важен результат. Проклятие, но до чего же хочется понять… Ладно, отсутствие морали — это не ущербность, а достоинство. Тем более что окуплено оно сторицей. И так же, как ты не можешь понять людей, людям не дано понять тебя. Раньше ты пользовался этим. Теперь из-за этого ты умрешь. Все честно, Зверь. Все разумно. И в лабиринт ты загнал себя сам. Понять хотел? Может быть, действительно хотел снова стать человеком? Дурак.

Впрочем, ругать себя уже поздно. Разве ты мало прожил? Одиннадцать лет полноценной, насыщенной жизни. Кто из людей, даже доживших до старости, может этим похвастаться? И впереди еще день или два А может быть, даже три. Целых три дня жизни! Расслабься, Зверь. Постарайся получить удовольствие.

Вечер. Солнца уже не видно, но по небу над горами, словно акварелью по влажной бумаге, растекаются все оттенки красного с переходами в сиреневые и ярко-желтые тона.

Лагерь как вымер. Люди спят. А домов почти не осталось. Цеха разобраны и перевезены. Рейхстага нет. Лаборатория превратилась в аккуратный набор строительных блоков и лежит себе, ожидая погрузки. Ула еще днем перебралась на новое место, теперь даже поговорить не с кем. Пустует немецкая скамейка.

131