Последнее небо - Страница 147

147

Демир без улыбки наблюдал, как облачными тенями пробегает по выразительному, скуластому лицу весь спектр чувств и эмоций. От ярости до беспомощного удивления. И снова ярость. Жгучая, бессильная злость.

— Зачем? — спросил наконец палач. Отпустил несчастный подлокотник, откинулся на спинку кресла. — Я не спрашиваю, зачем ты это устроил, объясни, для чего ты об этом рассказываешь?

Демир поднял руки — не то жест примирения, не то символ чистоты и открытости:

— Я не хочу обманывать тебя. Природа моя лжива или так принято думать, что в общем равнозначно, но отношения, начавшиеся с обмана, заканчиваются еще большей ложью. Ты был нужен мне, экзекутор. Ты отказался от встречи. Ты вынудил меня вынудить тебя, прости за тавтологию, и вот наконец-то мы оба в одной точке пространства. Я частично. Ты — весь целиком.

— И деваться мне некуда, — продолжил Зверь. Кивнул задумчиво. Порылся в памяти, подыскивая улыбку, подходящую к ситуации. Нашел. Чему приятно удивился.

— Я не человек и не предаю своих, — заметил гость. — А еще я не люблю сражений, в которых одна сторона заведомо слабее. У меня есть на то основания. — Он потянулся в кресле, наклонился чуть вперед. — Все должно быть честно, правда, Зверь? Поэтому я выслушаю твои условия. Предложу встречные и обещаю, что, если они тебя не устроят, я сделаю то, чего хочешь ты. Это достаточная компенсация за неприятности, в которые я тебя втянул? Из-за твоей же, напомню, глупости.

— Нет, — без раздумий ответил Зверь. — Но коли уж Ты честен, я буду великодушен.

Несколько секунд они улыбались друг другу. Демир — задумчиво. Зверь — вызывающе. Потом гость хмыкнул:

— «Безумство храбрых сродни психозу» — так у вас говорят? Ладно, с этим разобрались. Давай к делу. Что нужно тебе?

— Уйти отсюда.

— В ад?

— В рай, — рыкнул Зверь, не склонный сейчас к шуткам, — куда угодно, лишь бы отсюда. На планете со дня на день может появиться человек, который убьет меня сразу, как увидит.

— Только в этом зале таких восемь. — Демир сосредоточился на секунду и усмехнулся чуть удивленно. — Нет, шесть. Девушку и колдуна можно исключить. Или проблема в том, что этих ты и сам можешь убить, а тот, летающий, под запретом?

— Именно.

— Ты так и не разобрался в себе? Не понял, почему не можешь забрать его жизнь?

— Это имеет значение?

— Может быть. Откуда у тебя привычка отвечать вопросом на вопрос? Ладно, забудь, это я и так знаю. А твой летун будет здесь не со дня на день, а в течение часа или двух.

Зверь дернулся в кресле, жутко блеснули в полумраке зала зрачки.

— Ему повезло, — как ни в чем не бывало продолжил гость. — У вас там грядут какие-то перевыборы, и власть имущие из кожи вон лезут, дабы подданным понравиться. Гражданам, то есть. В кои-то веки польза от демократии, и то, извольте видеть, боком вышло. В общем, помощь идет, и идет быстро. Тянуть с этим не стали, дабы не возбуждать электорат и не ставить себя в неудобное положение, если вдруг спасаемые перемрут раньше. — Демир сверкнул зубами, оглядев внушительную труду из семи выпотрошенных тел.

— Час или два? — уточнил Зверь, оглядывая зал и краем сознания прикидывая, сколько времени он продержится здесь в одиночестве. — Значит, он уже на орбите?

— Он? Они, так будет вернее. Да, уже на орбите. Вот-вот попытаются выйти на связь. Но время по-прежнему есть.

Я по природе своей, как ты знаешь, коварен и лжив, натура у меня подлая, а нрав змеиный, так что давай-ка я попытаюсь тебя искусить, обольстить или как там это лучше сформулировать с учетом того, насколько склонен к двусмысленностям стал в последнее время человеческий разум. Я попытаюсь. А ты, надеюсь, прислушаешься и примешь мое предложение. — Демир нагнулся вперед, поймав взгляд Зверя. Какое-то время они смотрели друг на друга, глаза в глаза. Потом гость вздохнул и снова откинулся на спинку кресла. — Ты дорогого стоишь, — прошептал он, глядя в лицо собеседника — в зеркало глядя. Острые скулы, брови — стрижиными крыльями, тонкие, бледные губы и, главное — пылающие странным, страшным, властным и болезненным огнем глаза.

Зверь мотнул головой, потер лицо, словно снимая чужую маску, и вновь стал собой. Поежился зябко:

— Ты не человек.

— Ты тоже. — Демир был серьезен, словно вся легкомысленность сгорела в пламени чужого — его — взгляда. — Человек бы умер. Итак, — он взмахнул рукой, — вот тебе портал. Откроется он не сразу, я не хочу причинять этому миру лишней боли, но через час ты сможешь уйти. В рай. Твой собственный. Хотя, возможно, оказавшись там, ты сильно в нем разочаруешься. А вот мое предложение: оставайся.

— И умирай. Благодарю покорно.

— Ты можешь сдаться без боя. Вопрос не в этом, Зверь. Ты нужен мне здесь, и я уже объяснил зачем. Но нужно это не только мне, тебе — тоже.

— Да? — Зверь слушал гостя и раздумывал над небрежно брошенным: «можешь сдаться без боя». Ему самому такая простая мысль не пришла бы в голову.

— Я хочу рассказать тебе одну историю, мальчик. — Демир поднял глаза к низкому потолку, улыбнулся с легким злорадством. — Спешит твой летун. Они всегда спешат. Люди. И так часто опаздывают. Так вот, история не о людях. О нелюдях. А правильнее будет сказать, о не человеке, который когда-то… по твоим меркам очень-очень давно, полюбил человеческую женщину. Это был мезальянс столь откровенный, что ни у кого не возникло сомнений — связь недолговечна, и так оно и получилось. Но остался ребенок. Один-единственный ребенок, да еще и с плохой кровью. О нем предпочли забыть. Когда ангелы сходили к дочерям человеческим, от них рождались не только титаны. Попадались и выродки. Просто о титанах помнят, а выродки… зачем о них вспоминать?

147