— М-мать, — только и сказал Зверь. Грустно так сказал.
— Мне первый болид в десять лет подарили. — Серые глаза Гота заволокла мечтательная дымка. — Гражданскую модель, понятно. Я даже представить боюсь, каких трудов стоило пилотское кресло под мой тогдашний рост переделать. Людвиг постарался. А потом братец сбился с пути истинного. И меня, во избежание, запихали в кадетский корпус. Нет, я не против, — он пожал плечами, — четырнадцать лет, по-моему, самый лучший возраст, чтобы уехать из дома. Отношение к родителям не успевает измениться. Они просто чуть отдаляются, конфликты сглаживаются… Переломный момент. Проходит болезненно, зато не отражается на семейных взаимоотношениях.
— А жениться тебе из-за службы не пришлось? Гот бросил быстрый взгляд на руки. Улыбнулся:
— Не совсем. Я собирался, по возвращении. Сейчас особенно остро понимаю, как мне с ней повезло. Не в смысле, что я не вернусь, а… Знаешь, Берта из тех потрясающих женщин, которые умеют быть женами военных. Мать говорит: «Ничего удивительного, девочка из очень хорошей семьи…». — Гот чопорно поджал губы, копируя не только интонации матери, но и выражение ее лица. Не выдержал и рассмеялся.
— Родители тобой гордятся, да? — с непонятным интересом спросил Зверь.
— С учетом Людвига, — хмыкнул Гот, — что им еще остается? Хотя, конечно, майор в двадцать три года… А матери ведь даже не объяснишь, что мне просто повезло. Да и отец… он пыжится, конечно, мол, всегда можно лучше. Дед единственный, кто сказал, что майор это не полковник. Ну, так и мне пока двадцать пять… — Он помолчал. — Ладно, полковником мне уже не бывать. Зато здесь я себя хоть генералом могу назначить. Возражать никто не будет.
— Не будет, — согласился Зверь. — Как ты майором-то стать умудрился?
— Воевал.
— Где?
— В разных местах. — Гот уставился в свою тарелку. — Войны разные бывают, и далеко не обо всех на каждом углу кричат. М-да. Дослужился до майора и, знаешь, понял, что мало. Карьера в армии — не самоцель, а летать только в атмосфере, в пределах одной планеты… — Он невесело рассмеялся. — Кто бы говорил, да? В общем, в космос захотелось. Всегда можно лучше, и все такое. Фирменный знак, чтоб ему.
— Такое впечатление, — осторожно проговорил Зверь, — что ты… м-м, слегка разочарован?
Майор молча кивнул. Поднял задумчиво брови:
— Есть немного. Здесь… не на Цирцее, а в космических войсках, все иначе, чем в армии. Люди другие. Меня не оставляет ощущение, что, если дело дойдет до войны, они не смогут стрелять. То есть будут, конечно, куда деваться, все когда-то убивают в первый раз, но… Я заканчивал академию, уже зная, что буду воевать за свою страну, за свою землю, за честь семьи, что ли… Смешно?
— Нет. — Голос у Зверя странный, и непонятно, что тлеет тускло обсидиановой прозрачности монгольских глаз.
— А по-моему, смешно, — словно доказывая собственные слова, Гот кривовато улыбнулся, — здесь, во всяком случае. Воевать. Летать. Летать, понятно, но за что они воюют? То есть почему называются армией? Мне все время кажется, что вокруг меня дети, понимаешь? Беззащитные, беспомощные. Ты убил своего командира, потому что он повел себя неправильно. Даже, пожалуй, потому, что ты решил, что он ведет себя неправильно. Такое впечатление, будто ты учился и жил в мире, похожем на мой. А остальные, в большинстве своем, словно и не жили вовсе. Так, произрастали в теплицах. Теплицы разбились, но растениям все равно требуется уход, внимание, забота. Черт! За них даже отвечать нужно, как за детей. Знаю, что это глупо, а сделать ничего не могу. Слишком резкий контраст с теми парнями, которыми я командовал на Земле. Мне иногда кажется, что, если бы на «Покровителе» со мной было то крыло, мы выжили бы все. А так, как видишь, посадил машину только я.
— Как вы вообще выбрались с корабля?
— По боевому расписанию. После выхода в «подвал» нужно какое-то время на то, чтобы отладить системы наблюдения. Идеальная ситуация для нападения. Поэтому, пока идет отладка, наружное наблюдение осуществляет звено истребителей. А остальные находятся в состоянии готовности номер один. Когда десятисекундный отсчет пошел, мы все уже были по машинам. Тут-то у меня и включилось… ты это чутьем называешь.
— И ты приказал взлетать?
— Да. — Гот усмехнулся. — Веришь, даже о том, как буду объясняться с капитаном за выведенные из строя шлюзы, я подумал уже снаружи. Бездарная операция. Дерьмо. Полное и законченное дерьмо, Зверь. Я потерял всех своих людей за несколько минут, понимаешь? Я… офицеры из-за меньшего пулю в лоб пускали. А я машину сажал. Дурь какая-то. Люди погибли, а мне болид жалко было.
— Останься вы на «Покровителе», все погибли бы, даже не попытавшись спастись.
— Знаешь, сколько раз на дню я себе это объясняю? — Гот поморщился. — Эти мальчики не смогли посадить машины. Просто посадить. Никакие тренажеры не в состоянии воссоздать реалии экстренной посадки, но… черт побери, чему-то же их учили! На Земле. В летных училищах. Этому учат, понимаешь? И я не верю, что этому учат только у нас, в Германии, и только тех, кто собирается служить в армии. Это моя ошибка. — Он хмуро взглянул на Зверя, отвел глаза. — Я не сделал того, что должен был. М-мать, я до сих пор не знаю, что можно было сделать в тех условиях, но… Это не оправдание.
— Твои люди погибли, теперь ты не можешь позволить погибнуть нам, да?
— Не знаю. Нет. Может быть. Зверь, я не думал об этом.
— Ты? — Зверь непонятно улыбнулся. — Мне казалось, ты всегда думаешь, что и зачем делаешь.
Злость на самого себя и болезненное воспоминание о собственной беспомощности стремительно таяли. Как снежинка на коже. Миг — и только капля воды, еще мгновение, и даже эта капля испарилась. Осталось лишь утомление. Безразличное. Без примеси чувств или эмоций. Как будто кто-то забрал способность их испытывать.