— Когда? — Гот нахмурился, вспоминая.
— Семь недель и два дня назад, — жестяным голосом произнес Зверь, — всего семь недель и два дня.
— Рехнуться можно, — Дитрих сел на пол, — этак недолго и навык потерять.
— Этак спиться недолго, — непреклонно возразил сержант.
— Два месяца… — обалдело сосчитал майор.
— Меньше, — проскрежетал Зверь.
— Ты проиграл, — резюмировала Ула.
— Пожалуй, — согласился Гот, — работа завтра муторная, так что с похмелья даже лучше будет. Так… каштановая наша, что у тебя есть?
— Десять сортов, — «каштановую» Ула проигнорировала. — Девять — местные, один — тот, что с Земли остался.
— У меня в голове не укладывается! — Гот обернулся к Зверю: — Корабль грохнулся на планету, взорвался, мать его… извини, Ула… в пыль. И что уцелело? Гитара и тысяча литров спирта в стеклянной… мать… извини, Ула… в стеклянной таре. Так бывает?
Зверь поджал губы. Не лицо — маска чопорного осуждения. Только глаза смеются.
— Да ладно тебе, — утешил его Дитрих, — начало декабря ведь, Рождество скоро. И Новый год.
— При чем здесь Новый год?! — не выдержал Зверь. — Что ты несешь?! Собрались алкоголики на мою голову!
— Да какие мы алкоголики? — отмахнулся Гот, — Мы ведь не чтобы пить, мы лишь бы не работать.
— Так не работай, кто тебя заставляет? Пойди вон в рейхстаг, вычитай завтрашние новости. Пижон еще днем две трети выпуска к цензуре подготовил.
— Ула, ты слышишь, да? — уныло вопросил майор. — Это у него называется «не работать».
— Я слышу, — кивнула биолог. — Я одного понять не могу: кто здесь командир?
— А ведь и правда! — просиял Гот.
Зверь хмыкнул, шагнул назад и словно растаял, потерялся между тенью и светом.
— Вернись, мерзавец, — приказал майор, — мы идем пить, и ты идешь с нами.
— Произвол, — ответствовал Зверь откуда-то из другого конца склада, — у меня по расписанию свободное время.
— Было, — злорадно возразил Гот, — а теперь нету. Я здесь диктатор или кто?
— Тиран ты, деспот и самодур, — мурлыкнул сержант, избегая, впрочем, попадаться на глаза, — причем планетарного масштаба. Нет, правда, — он возник на том же месте, где исчезал, — идите, я же вас не держу. Но без меня.
— Слушай, ты вообще хоть раз был в кают-компании? — поинтересовался Гот.
— Хрена ли там делать?
— Там хорошо, — Ула подняла наивные глаза, хлопнула ресницами. — Честно-честно. Уютно так.
— Пойдем, Зверь, — сказал Гот уже вполне серьезно, — надо иногда и тебе с людьми общаться. А то народ и та^к уже смотрит странно, скоро разговоры пойдут.
— Уже, — сообщила Ула. — Как раз перед тем, как я ушла. Зверь поморщился. Потом улыбнулся:
— Ладно. Уговорили. Подчиняюсь грубой силе и разумным доводам.
Ула тут же повисла у него на руке:
— Теперь не сбежишь, — и обернулась к Готу: — Ну что, Дитрих, какую водку пьем?
— Выберем, — легкомысленно ответил майор, — все попробуем, и я что-нибудь выберу.
— Класс! — Ула смело шагнула под дождь. — Вот это, я понимаю, настоящий командир.
— Алкоголики, — со вздохом повторил Зверь.
— О! Командир! — громогласно сообщил Синий, и первый вскочил на ноги. За ним, грохоча стульями, начали подниматься остальные.
Гот небрежно кивнул.
— Мы водку пьем? — с ходу поинтересовался Лонг.
— Пьем, — ответила за Гота Ула. И тут Кинг с воплем:
— Bay! — ломанулся к дверям, плечами сшибая тех, кто оказывался на пути.
— Зверь! — пискнул Гад, отлетая к стене, но успев выглянуть в коридор. — Гадом буду!
После этого даже равнодушные ко всему преферансисты: Ворон, Зима и Петля со стуком сложили «секретари» и уставились на двери.
— Я как знал, — буркнул Зверь, появляясь и по широкой дуге обходя Кинга. — Что за нездоровый ажиотаж?
— К нам приехал, к нам приехал… — заблажил Трепло, извлекая из гитары цыганско-кошачьи вопли. Пошел по комнате чуть не вприсядку.
— Прекратить балаган! — рявкнул Зверь.
И сразу стало тихо.
Джокер подергал Трепло за рукав, что-то шепнул ему на ухо и выскользнул из кают-компании. Обойдя Зверя так же, как тот обходил Кинга.
— Лонг, — распорядился Гот, — инициатива наказуема, так что бери свое отделение и дуй в алхимический цех. Возьмете по бутылке всего. Будем пробовать.
Распоряжение Зверя о тишине было забыто. Кают-компания отозвалась восторженным ревом. Лонг подозвал преферансистов, и четверо гонцов исчезли за дверью. Пользуясь суматохой, Зверь скользнул в дальний угол, где и устроился, тихий и незаметный. Настолько, насколько он вообще мог быть незаметен.
Гот готов был поклясться, что сержант, если возникнет у него такая необходимость, станет невидимым и неслышимым даже здесь, в компании из пятнадцати человек, каждый из которых сейчас таращится на него с восторженным обожанием. Однако необходимости не было. И Зверь оставался в центре внимания.
— Ну что, не съели тебя? — поинтересовалась Ула, пробираясь к нему и усаживаясь рядом.
— Подавятся, — буркнул сержант.
С возвращением Лонга суматоха слегка улеглась, все расселись вокруг стола, достали стаканы. Костыль демонстративно пересел поближе к Зверю.
— Будем страдать вместе, — сообщил он окружающим. Кошмар и Синий поддержали его унылыми кивками.
— Да Зверю-то по фиг. — Кинг пританцовывал, даже разливая водку. — Он вообще трезвенник. Сами по себе будете страдать.
— Второй раз мы здесь пьем, — заметил Пижон, поднимая свой стакан. — Дай бог не в последний.
Общих традиций пития сложиться не успело. Национальные не годились — сколько народов, как известно, столько и обычаев. Так же обстояло дело и с родами войск. Пилоты и десантники все делали по-разному. Случайно ли это вышло, или традиции намеренно создавались в пику друг другу, кто знает? Оставалось надеяться на то, что все получится само. Рано или поздно. А пока пили, как придется. Вот сейчас за то, чтобы и вправду не в последний раз. Потом помянули Резчика. Спокойно, без особых эмоций. Если кто и загрустил, то совсем ненадолго. Потом выпили за то, чтоб закончились проклятые дожди. Потом сделали паузу, за время которой все тот же Лонг и трое его бойцов успели смотаться на кухню и вернулись с холодным мясом, уже нарезанным и разложенным по тарелкам.