Последнее небо - Страница 48

И плеер этот его вечный…

Айрат вспомнил о своем плеере, оставшемся на «Покровителе», и его неожиданно разобрала злость на Костыля. Страшно захотелось дать тому по смазливой морде, а потом пинать лежащего, пока не сдохнет. Или… это, пожалуй, даже лучше — вышвырнуть его на улицу. Подкормить зверушек.

Желание это становилось все сильнее. Айрат угрюмо возился с двигателем, представляя себе, как снова и снова бьет Костыля ногами. По лицу. Поднял глаза и натолкнулся на ненавидящий взгляд.

— Сука… — выдохнул Костыль, поднимаясь.

Айрат встал молча.

Он успел заметить, как Пуля обернулся, рывком вскидывая винтовку. Если и выстрелит, то в Костыля. Его убить — всем лучше станет. А потом встретился глазами с Прадедом. И замер, глядя в мертвое, сморщенное лицо.

Костыль стоял напротив. Смотрел на мумию неотрывно. Пуля глядел на Прадеда, лежа…

— Все уже, — негромко сказал Джокер.

Пендель вздрогнул, шевельнул плечами, разгоняя противных мурашей, что забегали по спине. Костыль сглотнул и снова склонился над двигателем. Пуля отвернулся к дверям.

Молча. Все молча.

И непонятно было, что пугает больше. Неожиданное наваждение, которое едва не заставило их вцепиться друг другу в глотки, или… мертвая голова Прадеда, куда менее мертвая, чем казалось.

— Пижон! Подъем!

Азат открыл глаза, некоторое время молча смотрел на стрелка, потом перевел взгляд на часы:

— Гад.

— Да!

— Ты — гад.

— Так точно,

— Уже встаю.

— Мы почти на месте. — Гад выбрался из пилотского кресла.

— Ладно. — Пижон зевнул, потянулся и полез вперед, не удосужившись сложить два задних кресла, на которых только что спал.

Гад уже пересел на место стрелка. Пижон занял свое. Приборы засекли внизу присутствие людей и большого количества металлических объектов, но сам он пока ничего разглядеть не мог.

Включил главный прожектор. Спустился пониже…

— Мать моя! — ахнул Гад. — Это что за твари?

— Из дикого леса дикие твари, — буркнул Пижон, спросонья чуждый эмоциям.

Просека кишела скорпионами. Модуля не было видно под копошащимися на нем и вокруг него членистоногими, периметр не подавал признаков жизни. Блестящие бледно-розовые скорпионы, метров по восемь от клешней до кончика хвоста, были даже по-своему красивы. Они двигались с великолепным изяществом, иногда останавливались, поднимали к небу клешни, гибко и грациозно изгибая тела. Эти красавцы не кишели беспорядочно, они делали какое-то общее дело, и каждый знал свое место, и не было среди них лишних. Они не вызывали отвращения. Пижон пожалел, что последнюю видеокамеру оставил в лазарете, в горах. Хотя на вертолете есть своя. Она работает автоматически, пишет все, что увидит. Это хорошо. Зрелище внизу достойно внимания.

— Готов, Гад?

— Готов.

Азат чуть накренил машину, повел по кругу над просекой:

— Озадачь их для начала гранатами. А дальше пофантазируем.

Красота непрочна — это великая истина планеты Земля. Сейчас ее осознают и здесь.

Пижон читал, что во время Второй мировой войны летчики, упиваясь потрясающим чувством безнаказанности, иногда просто так, от чистой человеческой радости, стреляли по колоннам беженцев, по санитарным поездам, по полевым лазаретам.

Он понял это чувство, снова и снова наматывая круги над просекой, где уже и следа не осталось от скорпионьего великолепия. Лучевое оружие, может, и не возымело действия, но гранаты, они всегда гранаты. Хитин там, не хитин — в клочки порвет за милую душу.

Увеличивая радиус, Пижон проносился над лесом, и Гад, радостно матерясь, заливал деревья кислотой. Она действовала безотказно. Просачивалась до самой земли. Оставляла мертвые стволы, черные ветви, скрученные, как руки паралитика.

В лесу обнаружилось на удивление много живности. То ли скорпионы не жрали своих, то ли свои были из тех, кто сам скорпиона сожрет, — разве разберешься вот так, с ходу, в тонкостях здешних взаимоотношений? Кислота убила растения, и Гад поливал теперь округу из тяжелого излучателя. Останки деревьев полыхали. Между ними носились факелы поменьше. Недолго носились. Очень скоро останавливались и продолжали гореть, уже неподвижные.

— А теперь напалм! — радостно скомандовал Пижон, выходя на самый широкий круг.

Ух, что тут началось!

Те, кто прятался в еще живых зарослях, бежали бездумно, бессмысленно, куда придется. Выскакивали на выжженную лучом плешь и погибали под прицельными выстрелами Гада.

Напалм горел. Растекался. Все дальше и дальше в лес. Периметр ширился, твари бежали, Гад стрелял.

Зверь был бы доволен. Он ведь примерно это и имел в виду.

По складскому отсеку и пространству вокруг на всякий случай еще раз прошлись лучом. Потом сели, поднимая хлопья сажи.

— Вымажемся, как свиньи, — недовольно буркнул Пижон, открывая дверь кабины.

— Давай я к ним постучусь, — великодушно предложил Гад, которому на чистоту своей формы было наплевать.

— Да нет уж. Ты лучше вокруг посматривай. Стреляй, если что. — Пижон спрыгнул на землю. Побрел к громаде склада, с кошачьей брезгливостью ступая по хрупким от жара остаткам хитиновых панцирей.

Кнопка включения переговорного устройства на люке была горячей. Не горячее, впрочем, топливных баков десантного модуля после аварийного приземления.

— Пендель, — окликнул Азат негромко и перешел на татарский: — Ты меня слышишь?

— Пижон? — голос Пенделя был полон недоверия.

— Да. Зверь… э-э, Тихий сказал, что ты откроешь, если я с тобой по-татарски заговорю. Иначе, сказал, пошлет. Ты пошлешь, значит. Меня. Так вот я пришел и говорю по-татарски. Мы…