А Зверь и тогда ушел. Он закутал ее в спальник. Кажется, поцеловал… Да ладно, чего там, кажется! Еще подумалось сквозь сон, что до этого мужчины никогда не целовали ее в лоб. Как ребенка.
И исчез на неделю.
А потом пришел. Она-то думала — все. Тогда, той ночью, просто сложилось так: деваться Зверю некуда было — на дворе темно, рядом женщина в истерике, что с ней делать прикажете? Вот он и… Между прочим, на удивление эффективный способ борьбы с женскими слезами. Может, со всеми мужьями проблемы были как раз из-за того, что она слишком мало плакала? Ну да. А еще слишком часто ставила их на место. А они, идиоты, послушно на указанное место становились.
Зверю, кстати, не мешало бы этому научиться. Ну, хоть чуть-чуть. Ну, самую капельку, а? Только он, гад, даже не спорит никогда. Просто смотрит так… начинаешь чувствовать себя маленькой, слабой и не очень умной. А ведь он моложе. На целых три года.
Обидно?
Ула хмуро поглядела на свое отражение.
Обидно не было. Вот что странно! А… а как было? Мысли снова вернулись к кирпичу, молотку или, хотя бы, ножке стола. Жаль, столы здесь без ножек — откидные. Впрочем, можно что-нибудь позаимствовать в мастерской у Пенделя. Пендель добрый, он, если узнает зачем, еще и поможет. Кстати, на камбузе есть колотушка для отбивания мяса. Кошмар выточил, когда выяснилось, что ящеров есть можно. Есть-то их можно, но лучше отбитыми. А то жестковато.
Зверя стоило бы поколотить. Может, станет помягче? Ну да, чем-то вроде медузы Фрау Экнахталь, вы уверены, что вам это нужно?
Нет. Однозначно и наверняка — нет. Но чем еще, кроме колотушки, или, опять же, молотка, или, черт с ним, пусть будет кирпич… хотя, где здесь взять кирпич? В общем, чем еще можно убедить Зверя, что его нужно, нет, что его жизненно необходимо немножко поизучать? Он же самого этого слова как огня боится.
Кстати, он и огня боится. Никто этого, правда, не заметил еще, потому что никто не видел Зверя в посадочном модуле, когда сработал тот проклятый огнемет. А там было на что посмотреть. Он ведь к люку вместе со всеми не кинулся только потому, что пошевелиться не мог. Ула знала это состояние — панический страх, от которого мышцы сводит. Не то что бежать куда-то, дышать и то невозможно. Испытывать такого, правда, не доводилось, но, скажем, у животных это сплошь и рядом встречается.
И у Зверей. Нет, серия исследований просто необходима.
Что-то, впрочем, уже удалось сделать. Энцефалографию, например, бесконтактным методом. Кровь. Немного, правда. Но с помощью волшебных приборов, которые, кстати, Зверь на пару с Кингом и собирали, даже этого количества вполне достаточно для получения кое-какой информации. Абсолютно, между прочим, невероятной. Да уж. А сегодня Кинг (он милый, но, кажется, никак не поймет, что по сравнению со Зверем), у него просто нет шансов так вот, Кинг сегодня приволок потрясающую штуку, которую скромно назвал сканером. За такой «сканер» любая лаборатория на Земле выложила бы любые деньги. Ну при условии, конечно, что у этой лаборатории вообще нашлись бы деньги. Их ведь всегда не хватает. А еще за эту штуку продал бы душу любой эсбэшник.
Ула немного знала про работу различных служб безопасности, но подозревала, что приборчик в два кулака размером, в который поместилась целая куча анализаторов, начиная с тепловизора и заканчивая прибором для съемки глазного дна, вызвал бы у этих самых служб приступ вполне мотивированного восторга. У нее, во всяком случае, вызвал. А Зверю Кинг благоразумно ничего не сказал
— Это будет сюрприз, — пообещала Ула себе и зеркалу. Зеркало хищно улыбнулось.
О, разумеется, она все расскажет Зверю. Но потом. Если он будет настаивать — что ж, результаты сканирования можно уничтожить не глядя.
А если он догадается? Энцефалография прошла незамеченной, но она и результатов никаких не дала. А про кровь он понял. Спорить, правда, не стал. Хмыкнул только:
— Мата Хари. Рыжая. — И, после паузы — его за одну только эту паузу убить захотелось. — В смысле каштановая.
У-у… гад!
Но он сказал, что верит: здесь не выстрелят в спину. И обманывать это доверие нельзя. Никак. Ни за что. Дело не в том даже, что, обманув Зверя, Ула рискует потерять его. Просто одно дело, когда человека кирпичом, и совсем другое — когда делаешь ему больно.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
Он боится смерти. И боится огня. Для Олега огонь и смерть — синонимы. Я пытался вылечить его от этого, но не смог. Хуже того, он почти убедил меня в том, что его страх обоснован. Я понимаю: на самом деле это не так, но в этом вопросе мой мальчик оказался упрям, как целое стадо ослов. И у него есть на то основания.
После смерти Марины Чавдаровой… Кстати, у меня много времени ушло на то, чтобы научить Олега говорить именно так: «смерти», а не убийства. Увы, говорит он одно, а думает совсем другое. М-да. В общем, после ее смерти мой мальчик был в совершенно невменяемом состоянии и меньше всего готов к контактам с кем бы то ни было. А тут, извольте видеть, приезжает человек — живая легенда, непосредственное начальство того самого мастера, который и втянул Олежку во всю эту грязь. Как он мог на меня отреагировать? Убить — нереально. Остается не замечать. Совсем.
Должен сказать, что мастера Олег винил во всем в последнюю очередь. Он понимал прекрасно, что сделал все сам и спрос в первую голову с него же. Во всяком случае, он спрашивал именно с себя. И только когда я сумел наладить с мальчиком контакт, когда я рассказал ему обо всей подоплеке, о закулисной стороне того, что случилось, Олежка нашел в себе силы хотя бы выглянуть из ямы, в которую сам себя загнал. Там даже не яма была — могила.