Последнее небо - Страница 88

— Еще что-нибудь есть? — поинтересовался Зверь, поднимая стойку. — Бросай уж, чтоб я сразу все подобрал.

Он отлепился от стены и пошел к ней, по пути уложив метательный снаряд на полку, к другим таким же. Подошел. Присел рядом с креслом, заглянул в глаза:

— Ну? Будем драться?

— Я… — начала Ула.

— Ш-ш… — Зверь поднес палец к губам. — Забудь. Ты все сделала как надо. Это я дурак. Нужно было сразу объяснить тебе, что к чему, а я, — он виновато поморщился, — с детства биологов боюсь. И врачей. И вообще рыжих… каштановых, то есть.

Все-таки она его треснула. По затылку. И даже попала.

Ладонь отбила, но настроение сразу улучшилось.

Зверь зажмурился, потом осторожно приоткрыл один глаз:

— Все?

— Все, — снисходительно процедила Ула, — живи пока.

— Можно, да? Ну, спасибо.

— Ты в самом деле не сердишься? Он задумчиво приподнял брови:

— На себя разве что. Перестраховщик хренов. Представляю себе, что ты подумала, когда расхождения в данных нашла.

— Мне нужно было спросить у тебя.

— Ага, конечно, — Зверь кивнул. — А если б я убийцей оказался?

— Убийцей? Ты? — фыркнула Ула. — Не смеши меня, сержант! Ты от Фюрера-то до сих пор не отошел, хотя там все сделал правильно, и спас всех, и вообще… Нет, я тебя не боялась. Просто Дитрих — командир. И я подумала, что в первую очередь нужно…

— Ты хочешь оправдаться перед собой или передо мной? — прервал ее Зверь. — Если это нужно для тебя — я слушаю, объясняй. Если для меня, так я еще раз повторю: ты все сделала правильно.

— Я должна была предупредить, что использую сканер.

— Ничего ты не должна. — Он поморщился. — С чего бы вдруг? У тебя свой интерес в этом деле, тебе позарез нужно выяснить, что я из себя представляю, а я всеми правдами и неправдами пытаюсь этому помешать. Понятно, что ты предпочитаешь не спрашивать разрешения. Тем более что знаешь — спрашивать бесполезно. Все равно не позволю.

— Не позволишь?

— Нет. — Он покачал головой. — Извини, но мне все это давно поперек глотки.

Она кивнула понимающе. Еще бы, с такими-то странностями Зверя и вправду с самого детства допечь должны были.

— Ты всегда был таким?

— Сколько себя помню. И давай на этом закончим, хорошо?

— Ладно, — Ула слезла с кресла и устроилась рядышком со Зверем, — я больше не буду, — пообещала она, утыкаясь носом ему в плечо.

Только с ним… только с ним можно чувствовать себя маленькой, слабой, беззащитной и защищенной. Он самый сильный и самый умный, и самый добрый, да. Он все понимает, все знает… С ним хорошо. Господи, спасибо тебе за то, что он есть! Будь он хоть кем угодно! Она обещала, никогда больше. И так оно и будет. Никогда. Разве что он сам разрешит. А если нет — пускай.

Зверь поцеловал ее в висок, зарылся пальцами в густую теплую копну рыжих… каштановых кудряшек.

Совсем, палач, с ума сошел, да? Трясешься над этой девочкой, как… как над «Муреной». Вместо того чтоб нервы ей мотать, больно делать, как батарейку использовать, ты сам с ней силой делишься. Зачем?

Понятно зачем. Без Улы здесь все пропадут. Но проклятие! Как же недостает опыта нормального, человеческого общения с женщиной! Ведь люди это умеют. Любой из них это умеет, лучше или хуже, но знает, как и что нужно делать. Знает, а не задумывается над каждой ситуацией, выстраивая ее, как партию в шахматы.

А ты Зверь? Тебе что, так не дано?

Нет, наверное. Это человеческое умение, зверям оно обычно ни к чему.

Дожди, нередкие на море, повинуясь каким-то неведомым, но гнусным погодным законам, проползли вдоль хребта и добрались до плато. Где, судя по всему, решили остаться надолго.

«Не навсегда, я надеюсь», — думал Гот, каждое утро выглядывая из дверей жилого корпуса и бросая печальный взгляд на небо. Серое небо, затянутое сонными тучами.

Это стало недоброй традицией — открыть дверь и сначала выглянуть на улицу, поморщиться недовольно, а уж потом выходить. Все так делали.

Если Зверь не видел.

При нем как-то неловко становилось. Ну дождь. И что? Подумаешь, невидаль — вода с неба. На то и джунгли.

Работали неохотно. Вяло. То ли текучка заела, то ли ненастье. Даже Цирцея словно задремала под одеялом влаги — ящеры не летали, кусты и деревья тоже перестали одолевать визитами. Очень уж скользко на мокрых камнях. Только крысозавры изредка появлялись на границах минного поля. Но и те старались не отходить далеко от леса. То ли поняли наконец, что такое мины, то ли неуютно им было под дождем.

Скорпионы — главная напасть — вообще исчезли.

— Может, закончились? — высказал как-то предположение Гот. Плохое он время выбрал: и Зверь и Джокер оба рядом оказались. И оба командира такими взглядами наградили…

— Ну дурак, дурак, — признал Дитрих. — В этой сырости кто хочешь рехнется.

Морось висела над лагерем, протянулась паутиной от мокрых, блестящих скал до мокрых, черных джунглей. Унылая, мелкая морось. Изредка тучи, бранясь, проливались дождем. Тогда казалось, что миска неба накренилась, переполненная сыростью, и на землю хлещет сплошная стена воды.

Где-то далеко рокотал гром, однако к лагерю грозы не приходили, останавливались на полпути поводить хоровод вокруг высоченного пика и занимались этим увлеченно, пока не выдыхались. Остатки грозовых фронтов, уже бессильные, ползли дальше. Их конечной целью было человеческое поселение, над которым они и собирались, унылые, мрачные.

— У них тут сходняк, — заявил Кинг к исходу дождливой недели, — клык на рельсу! Тусовка. А чего? Место клевое.

— Ага, — согласился Трепло. — А там, — он ткнул пальцем в сторону Грозового пика, до половины воткнутого в рыхлое небесное брюхо, — разборки со стрельбой.